На Перекрестках Трех Миров

Его собственная смерть

Стрелки часов давно миновали рубеж между сегодня и завтра, когда в дверь  позвонили. Я никого не ждала и открывать не хотелось, но по ту сторону двери стоял кто-то очень настойчивый. Звук вспарывал тишину, словно нож старую простынь. В животе скользкой змеей шевельнулся  страх. Стараясь не дышать, я кралась к двери смотреть в глазок, попутно понимая, что именно так полагается вести себя героине второсортного триллера.  В глазок я увидела Андрея.  Я так обрадовалась, что забыла удивиться.

Андрей  - это особый случай.

 Мы вместе выжили в детской колонии, которая, по недоразумению, называлась средней школой. Пять университетских лет я решала за него высшую математику, а он писал мне рефераты по философии.  Мы делили пополам все, кроме постели:  книги, кино, друзей, неприятности и иногда деньги. Разумеется, время от времени мы влюблялись.  Всегда -  глубоко и страстно. И,  по счастью, всегда в кого-то другого. Благодаря этой доброй традиции удалось  избежать  липких романтических кружев, подозрительно напоминающих паутину, которые неизбежно плетутся, когда мужчина и женщина врут друг другу, что они просто дружат и ничего кроме.

Это было хорошее время. Правда, потом мы оба как-то резко повзрослели. Он устроился на работу, завел себе рыбок и серьезные отношения, которые даже не поленился заверить  в загсе печатью.  Жена его ревновала ко всему живому так яростно, что мой любимый друг  благородно свел на нет все контакты с посторонним женским полом.  Сначала я хотела ее за это отравить. Потом посмотрела  его в счастливые телячьи глаза и передумала.

Мой мир, разумеется, не рухнул тогда… но в нем с тех пор зияла весьма приличных размеров черная дыра. Вот уже год как эта дыра не желала затягиваться. 

 - Привет – улыбнулся он мне с порога. - Ты бы хоть спросила – кто!

  - Ты здесь откуда взялся? – очень хотелось кинуться ему на шею и завизжать от радости.

 - Мимо шел, разумеется. Вообще, в приличных домах гостей принято для начала поить чаем и кормить ужином, а потом уже задавать сложные вопросы.  – Он протянул мне большущую плитку шоколада, словно пропуск

- А…. Катя тебя сегодня что… не ждет? 

- Не ждет. Ни сегодня, ни вообще. Алька, ну не будь упырем! Дай мне зайти и допрашивай себе на здоровье.

В теплом желтом свете кухни  я, наконец, смогла его рассмотреть. С тех пор, как мы виделись в последний раз, лицо его осунулось и стало жестче. Под глазами легли глубокие синие тени.  В остальном это, кажется, был тот же Назаров.  Мой Назаров.

 - Плохо выглядишь.

 - Знаю. Я соскучился,  Аль. Расскажи мне, как ты живешь...

Мы  болтали, пока черное бархатное небо не начало светлеть по краям.

- Слушай, можно я уже никуда не пойду?   - устало спросил он – постели мне где-нибудь на полу. Хочешь -  пообещаю не приставать?

 Я честно попыталась вспомнить, когда я в последний раз мыла пол. Слово «давно» величаво проплыло субтитрами по сомкнутым векам.

 - Можно. Только на пол не надо. Замерзнешь. Разбирай диван и добудь где-нибудь сам пару одеял, ладно? –  промямлила я в ответ, закрыла глаза и выключилась. Смутно понималось, что меня берут на руки,  несут в комнату и укрывают пледом. Вмешиваться  не было ни сил, ни желания. Дыра тихо причмокнула, сжалась в точку и исчезла.  Я почувствовала, как он осторожно улегся рядом, улыбнулась и уснула по-настоящему.  Я тогда не знала, что рядом со мной засыпает моя собственная смерть.

Не прожитый нами роман вспыхнул, разгорелся и бушевал степным пожаром.  Целых две недели.

***

Катю я встретила случайно.  Если долго думать, что не хочешь кого-то видеть, то непременно врежешься в него прямо на улице.

 - Ой! Извините…

 -И тебе здравствуй – вежливо ответила она, и прицелилась мне в голову  своими синими глазищами.

  Мы мило  почирикали о погоде  и  про  «ты куда-откуда-зачем» целых три минут, пока не стала неминуемой тема общих знакомых. Общий знакомый у нас был один. Его имя почти уже звучало отдаленными грозовыми раскатами,  но обрушиться  не успело.

Катя скривилась, точно от зубной боли и вскинула руку в отвращающем жесте.

 - Не спрашивай. И слышать о нем ничего не хочу. Скотина твой Назаров. Увидишь – передай, что может не возвращать мне никаких денег. Лишь бы не приближался. Чертов наркоман. – с высоты своих каблуков она смерила меня неприятным взглядом, сплюнула сквозь  зубы свое «счастливо оставаться»  и  ушла.

В груди стало пусто и гулко. Как в больничном коридоре. Ее слова рикошетили  от стен и прыгали по полу, словно пустотелые шарики от пинг-понга.  Чертов Нар- Ко-Манннн.

 - Кать, погоди…. – Прозвучало жалобно и растерянно. Она не обернулась.

                Наркоман - такого с ним случиться не может. Я бы знала.  Я бы непременно знала.

Миновало много сотен минут, а я все сидела  за столиком первого встреченного на пути кафе и пыталась, сообразить, что к чему. Пепельница ощетинилась на меня ежиком окурков, а вместо крови по венам тек кофе.  Думать не получалось, зато в памяти медленно и неотвратимо проявлялись  непрошенные мелкие подробности довольно гнусного свойства: резкие смены настроений.  Его неистовая нежность и его тяжелое молчание по вечерам.  Его простуда и  озноб.  Пальцы, в которых утром мелко дрожит сигарета. Водолазки и рубашки с длинными рукавами, которые с него не снять при свете.  Мои золотые сережки и пара колец, которые я никак не могу найти. 

 Стоп – решила я.  Все просто. Я просто у него спрошу, и он сам мне все объяснит. Он удивленно изломит бровь, рассмеется и скажет, что это глупости. И назовет мне сто десять причин – почему.  Я погасила сигарету. Погасила мысли. Где-то под сердцем ныло тоскливое предчувствие потери.

***

По квартире стелился горький и прозрачный запах лилий. Андрей стоял у окна и, держа в руках несколько дисков, вершил выбор: Тарантино или  Аменобар. 

- Покажи руки.

 Он сразу все понял, сломал губы в кривой усмешке и медленно  закатал рукава.  На локтевых сгибах не было живого места. Два огромных синяка с оттенками лилового, желтого и черного.

Я  осела на пол и  сжала виски.  Пустота в груди превращалась в тягучую боль  и подкатывала к горлу тошнотой.  Ее надо было куда-то деть.  Из-под закрытых век хлынули жгучие злые слезы, оставляя на щеках черные разводы.

 - Аль, давай без драмы, ладно? – он опустился рядом. Голос был мягким и вкрадчивым. Так говорят с детьми, когда случайно сломали их любимую игрушку.

 -  Ты мне не сказал.

- А как ты себе это представляешь? «Аль, привет.  Давно не виделись. Не займешь  на дозу?» - он замолчал, подбирая слова. – Понимаешь, от меня осталось очень мало меня. Я ведь это понимаю.  Я хотел спрыгнуть с этого веселого поезда, но это сложнее, чем кажется.  Тяжело, Аль,  что-то менять, когда все лучше тебя знают, какая ты на самом-то деле мразь.  Катька чудесная, но она съела мне весь мозг.

 -  Ты мне ничего не сказал. Почему?

 -Я хотел вспомнить с тобой, каким был раньше. Я думал,  это мне поможет. Прости.

Я чувствовала, что от меня ждут какой-нибудь реакции. Все, что я могла сказать сейчас, было или пошлым, или лишним. Поэтому я молчала.

 - Слушай, ну хватит уже реветь. Мы все равно все сдохнем.  Просто я немного раньше.   

Он аккуратно заправил мне за ухо выбившуюся прядь и я отчетливо осознала, что женщина в слезах – это редко когда красиво.  Распухший нос и сопли вообще мало кому идут.

- Ну, хочешь, я уйду? – осторожно спросил он.

 - Хочу. Уйди, пожалуйста, на кухню и свари мне кофе. 

 - Только ты умойся, ладно? А то не лицо, а сплошной плач Ярославны.

  Подушка полетела ему вслед и глухо ударилась об дверь.

Я плохо помню, о чем мы потом говорили.  В основном - о всякой ерунде. Еще я, разумеется, задавала массу бестактных вопросов, вытягивая из него подробности, мысли, ощущения и мотивы. Андрей хмурился, блуждал глазами по стенам, но отвечал. А я смотрела на него и понимала, что не готова его потерять.

Он ушел от меня глубоко за полночь.  Я запретила себе думать – куда.  Темнота за окнами была топкой, словно трясина. Андрей был по одну сторону этой темноты, а я -  по другую. Мне нужно инженерное решение типа «мост», вот что.  За конструкторскими идеями, касающимися стыковки разных плоскостей моей реальности, я обычно хожу к книжным полкам.  Закрываешь глаза, пробегаешь пальцами по корешкам и находишь нужные строчки. Нужные – они непременно еще пахнут типографской краской. Гадание признается верным в одном случае: если ответ совпадает с решением, которое уже появилось в тебе, но не знает пока в какие слова оформиться.  В этот раз все было точно так же, только  я нарочно проигнорировала плотные обложки  Достоевского и гладкие картонные переплеты Паланика и Уэлша. Открыв глаза, я обнаружила в руках господина Толкиена.  «Туда и обратно». 

            Ночные звонки – это роскошь, которую можно изредка  себе позволить. 

           - Слушай, по-моему, я решила, как жить дальше….

           - Расскажешь? – Его голос был теплым , ленивым и сонным. Даже завидно стало.

         - угум…  Поправь меня, если я ошибусь, ладно? Во-первых, ты хочешь завязать. Да? Ты только подумай, прежде чем отвечать.

          -Хочу. Дальше что?

         - Так. Уже что-то. Во-вторых, отрисовывая алгоритм выхода, мы упираемся в проблему ломки и нескольких дней жизни после. Вернее, как это ты живописал: «Боль и одиночество, которые в мире никто больше не может представить». Душераздирающие подробности опустим. Не надо сердито сопеть в трубку…. Ты именно так и сказал.

 - Аль, а тебе не кажется….

- Не кажется.  Просто давай пройдем эту точку вместе. Я выяснила – физическое привыкание идет с четвертой дозы.

- Не смешно.

- Да мне сегодня вообще весь день не смешно, не заметил? 

 - Алька, это одна из самых мерзких вещей, которые могут с человеком случиться. По сути, это   - смерть, отмеренная небольшими порциями. Только хуже, наверное. Тебе это зачем?

-  Потому что я тебя, дурак, люблю. Что тут сложного-то? Ну… немножко смерть. Зато  я пойму, с чем ты имеешь дело. К тому же гулять через смерть вдвоем должно быть веселее.

Если честно, мне просто очень страшно, Андрей. И уж лучше мрачное приключение на двоих, чем просто смотреть…. У меня получиться. А, значит, и у тебя тоже. Ты мальчик ответственный… тебе потом сорваться совесть не позволит.

- Алька, ты понимаешь, что ты сейчас говоришь?

 - Вполне.  При самом худшем раскладе просто  вместе… как это ты говоришь, сдохнем немного раньше.  При идеальном – я получу тебя обратно.

 - Ладно. А ты понимаешь, как эти эксперименты скажутся на твоих возможных детях?

- Назаров, на этой планете перенаселение.  Семь миллиардов человек. И это только те, кого посчитали. В крайнем случае, усыновим потом кого-нибудь. 

- Аль….  Но ты ведь знаешь, что я тебя не люблю? Ведь, знаешь?

 - А вот это пусть будет ТВОЕЙ проблемой.

 

Он рассмеялся в трубку и сказал, что придет завтра. Чтобы я не морочила себе голову и ложилась спать.

Больше я никогда его не видела.