Стрелки часов давно миновали рубеж между сегодня и завтра, когда в дверь позвонили. Я никого не ждала и открывать не хотелось, но по ту сторону двери стоял кто-то очень настойчивый. Звук вспарывал тишину, словно нож старую простынь. В животе скользкой змеей шевельнулся страх. Стараясь не дышать, я кралась к двери смотреть в глазок, попутно понимая, что именно так полагается вести себя героине второсортного триллера. В глазок я увидела Андрея. Я так обрадовалась, что забыла удивиться.Андрей - это особый случай.
Мы вместе выжили в детской колонии, которая, по недоразумению, называлась средней школой. Пять университетских лет я решала за него высшую математику, а он писал мне рефераты по философии. Мы делили пополам все, кроме постели: книги, кино, друзей, неприятности и иногда деньги. Разумеется, время от времени мы влюблялись. Всегда - глубоко и страстно. И, по счастью, всегда в кого-то другого. Благодаря этой доброй традиции удалось избежать липких романтических кружев, подозрительно напоминающих паутину, которые неизбежно плетутся, когда мужчина и женщина врут друг другу, что они просто дружат и ничего кроме.
Это было хорошее время. Правда, потом мы оба как-то резко повзрослели. Он устроился на работу, завел себе рыбок и серьезные отношения, которые даже не поленился заверить в загсе печатью. Жена его ревновала ко всему живому так яростно, что мой любимый друг благородно свел на нет все контакты с посторонним женским полом. Сначала я хотела ее за это отравить. Потом посмотрела его в счастливые телячьи глаза и передумала.
Мой мир, разумеется, не рухнул тогда… но в нем с тех пор зияла весьма приличных размеров черная дыра. Вот уже год как эта дыра не желала затягиваться.
- Привет – улыбнулся он мне с порога. - Ты бы хоть спросила – кто!
- Ты здесь откуда взялся? – очень хотелось кинуться ему на шею и завизжать от радости.
- Мимо шел, разумеется. Вообще, в приличных домах гостей принято для начала поить чаем и кормить ужином, а потом уже задавать сложные вопросы. – Он протянул мне большущую плитку шоколада, словно пропуск
- А…. Катя тебя сегодня что… не ждет?
- Не ждет. Ни сегодня, ни вообще. Алька, ну не будь упырем! Дай мне зайти и допрашивай себе на здоровье.
В теплом желтом свете кухни я, наконец, смогла его рассмотреть. С тех пор, как мы виделись в последний раз, лицо его осунулось и стало жестче. Под глазами легли глубокие синие тени. В остальном это, кажется, был тот же Назаров. Мой Назаров.
- Плохо выглядишь.
- Знаю. Я соскучился, Аль. Расскажи мне, как ты живешь...
Мы болтали, пока черное бархатное небо не начало светлеть по краям.
- Слушай, можно я уже никуда не пойду? - устало спросил он – постели мне где-нибудь на полу. Хочешь - пообещаю не приставать?
Я честно попыталась вспомнить, когда я в последний раз мыла пол. Слово «давно» величаво проплыло субтитрами по сомкнутым векам.
- Можно. Только на пол не надо. Замерзнешь. Разбирай диван и добудь где-нибудь сам пару одеял, ладно? – промямлила я в ответ, закрыла глаза и выключилась. Смутно понималось, что меня берут на руки, несут в комнату и укрывают пледом. Вмешиваться не было ни сил, ни желания. Дыра тихо причмокнула, сжалась в точку и исчезла. Я почувствовала, как он осторожно улегся рядом, улыбнулась и уснула по-настоящему. Я тогда не знала, что рядом со мной засыпает моя собственная смерть.
Не прожитый нами роман вспыхнул, разгорелся и бушевал степным пожаром. Целых две недели.
***
Катю я встретила случайно. Если долго думать, что не хочешь кого-то видеть, то непременно врежешься в него прямо на улице.
- Ой! Извините…
-И тебе здравствуй – вежливо ответила она, и прицелилась мне в голову своими синими глазищами.
Мы мило почирикали о погоде и про «ты куда-откуда-зачем» целых три минут, пока не стала неминуемой тема общих знакомых. Общий знакомый у нас был один. Его имя почти уже звучало отдаленными грозовыми раскатами, но обрушиться не успело.
Катя скривилась, точно от зубной боли и вскинула руку в отвращающем жесте.
- Не спрашивай. И слышать о нем ничего не хочу. Скотина твой Назаров. Увидишь – передай, что может не возвращать мне никаких денег. Лишь бы не приближался. Чертов наркоман. – с высоты своих каблуков она смерила меня неприятным взглядом, сплюнула сквозь зубы свое «счастливо оставаться» и ушла.
В груди стало пусто и гулко. Как в больничном коридоре. Ее слова рикошетили от стен и прыгали по полу, словно пустотелые шарики от пинг-понга. Чертов Нар- Ко-Манннн.
- Кать, погоди…. – Прозвучало жалобно и растерянно. Она не обернулась.
Наркоман - такого с ним случиться не может. Я бы знала. Я бы непременно знала.
Миновало много сотен минут, а я все сидела за столиком первого встреченного на пути кафе и пыталась, сообразить, что к чему. Пепельница ощетинилась на меня ежиком окурков, а вместо крови по венам тек кофе. Думать не получалось, зато в памяти медленно и неотвратимо проявлялись непрошенные мелкие подробности довольно гнусного свойства: резкие смены настроений. Его неистовая нежность и его тяжелое молчание по вечерам. Его простуда и озноб. Пальцы, в которых утром мелко дрожит сигарета. Водолазки и рубашки с длинными рукавами, которые с него не снять при свете. Мои золотые сережки и пара колец, которые я никак не могу найти.
Стоп – решила я. Все просто. Я просто у него спрошу, и он сам мне все объяснит. Он удивленно изломит бровь, рассмеется и скажет, что это глупости. И назовет мне сто десять причин – почему. Я погасила сигарету. Погасила мысли. Где-то под сердцем ныло тоскливое предчувствие потери.
***
По квартире стелился горький и прозрачный запах лилий. Андрей стоял у окна и, держа в руках несколько дисков, вершил выбор: Тарантино или Аменобар.
- Покажи руки.
Он сразу все понял, сломал губы в кривой усмешке и медленно закатал рукава. На локтевых сгибах не было живого места. Два огромных синяка с оттенками лилового, желтого и черного.
Я осела на пол и сжала виски. Пустота в груди превращалась в тягучую боль и подкатывала к горлу тошнотой. Ее надо было куда-то деть. Из-под закрытых век хлынули жгучие злые слезы, оставляя на щеках черные разводы.
- Аль, давай без драмы, ладно? – он опустился рядом. Голос был мягким и вкрадчивым. Так говорят с детьми, когда случайно сломали их любимую игрушку.
- Ты мне не сказал.
- А как ты себе это представляешь? «Аль, привет. Давно не виделись. Не займешь на дозу?» - он замолчал, подбирая слова. – Понимаешь, от меня осталось очень мало меня. Я ведь это понимаю. Я хотел спрыгнуть с этого веселого поезда, но это сложнее, чем кажется. Тяжело, Аль, что-то менять, когда все лучше тебя знают, какая ты на самом-то деле мразь. Катька чудесная, но она съела мне весь мозг.
- Ты мне ничего не сказал. Почему?
-Я хотел вспомнить с тобой, каким был раньше. Я думал, это мне поможет. Прости.
Я чувствовала, что от меня ждут какой-нибудь реакции. Все, что я могла сказать сейчас, было или пошлым, или лишним. Поэтому я молчала.
- Слушай, ну хватит уже реветь. Мы все равно все сдохнем. Просто я немного раньше.
Он аккуратно заправил мне за ухо выбившуюся прядь и я отчетливо осознала, что женщина в слезах – это редко когда красиво. Распухший нос и сопли вообще мало кому идут.
- Ну, хочешь, я уйду? – осторожно спросил он.
- Хочу. Уйди, пожалуйста, на кухню и свари мне кофе.
- Только ты умойся, ладно? А то не лицо, а сплошной плач Ярославны.
Подушка полетела ему вслед и глухо ударилась об дверь.
Я плохо помню, о чем мы потом говорили. В основном - о всякой ерунде. Еще я, разумеется, задавала массу бестактных вопросов, вытягивая из него подробности, мысли, ощущения и мотивы. Андрей хмурился, блуждал глазами по стенам, но отвечал. А я смотрела на него и понимала, что не готова его потерять.
Он ушел от меня глубоко за полночь. Я запретила себе думать – куда. Темнота за окнами была топкой, словно трясина. Андрей был по одну сторону этой темноты, а я - по другую. Мне нужно инженерное решение типа «мост», вот что. За конструкторскими идеями, касающимися стыковки разных плоскостей моей реальности, я обычно хожу к книжным полкам. Закрываешь глаза, пробегаешь пальцами по корешкам и находишь нужные строчки. Нужные – они непременно еще пахнут типографской краской. Гадание признается верным в одном случае: если ответ совпадает с решением, которое уже появилось в тебе, но не знает пока в какие слова оформиться. В этот раз все было точно так же, только я нарочно проигнорировала плотные обложки Достоевского и гладкие картонные переплеты Паланика и Уэлша. Открыв глаза, я обнаружила в руках господина Толкиена. «Туда и обратно».
Ночные звонки – это роскошь, которую можно изредка себе позволить.
- Слушай, по-моему, я решила, как жить дальше….
- Расскажешь? – Его голос был теплым , ленивым и сонным. Даже завидно стало.
- угум… Поправь меня, если я ошибусь, ладно? Во-первых, ты хочешь завязать. Да? Ты только подумай, прежде чем отвечать.
-Хочу. Дальше что?
- Так. Уже что-то. Во-вторых, отрисовывая алгоритм выхода, мы упираемся в проблему ломки и нескольких дней жизни после. Вернее, как это ты живописал: «Боль и одиночество, которые в мире никто больше не может представить». Душераздирающие подробности опустим. Не надо сердито сопеть в трубку…. Ты именно так и сказал.
- Аль, а тебе не кажется….
- Не кажется. Просто давай пройдем эту точку вместе. Я выяснила – физическое привыкание идет с четвертой дозы.
- Не смешно.
- Да мне сегодня вообще весь день не смешно, не заметил?
- Алька, это одна из самых мерзких вещей, которые могут с человеком случиться. По сути, это - смерть, отмеренная небольшими порциями. Только хуже, наверное. Тебе это зачем?
- Потому что я тебя, дурак, люблю. Что тут сложного-то? Ну… немножко смерть. Зато я пойму, с чем ты имеешь дело. К тому же гулять через смерть вдвоем должно быть веселее.
Если честно, мне просто очень страшно, Андрей. И уж лучше мрачное приключение на двоих, чем просто смотреть…. У меня получиться. А, значит, и у тебя тоже. Ты мальчик ответственный… тебе потом сорваться совесть не позволит.
- Алька, ты понимаешь, что ты сейчас говоришь?
- Вполне. При самом худшем раскладе просто вместе… как это ты говоришь, сдохнем немного раньше. При идеальном – я получу тебя обратно.
- Ладно. А ты понимаешь, как эти эксперименты скажутся на твоих возможных детях?
- Назаров, на этой планете перенаселение. Семь миллиардов человек. И это только те, кого посчитали. В крайнем случае, усыновим потом кого-нибудь.
- Аль…. Но ты ведь знаешь, что я тебя не люблю? Ведь, знаешь?
- А вот это пусть будет ТВОЕЙ проблемой.
Он рассмеялся в трубку и сказал, что придет завтра. Чтобы я не морочила себе голову и ложилась спать.
Больше я никогда его не видела.
